Йохансон пожал плечами:
— Ни малейшего представления не имею.
— А как чувствуете себя теперь?
— Странно. Головная боль уходит, но в моих воспоминаниях провал величиной с ангар.
— Какой нелепый случай, а? — Рубин повернулся на ходу и блеснул зубами. — Теперь мы оба с головной болью. Бог мой, я лежал пластом.
Оливейра разглядывала Рубина с неопределённым выражением лица:
— Мигрень, говорите?
— Да. Ужасная! Случается нечасто, но когда случается, помогает только одно: принять снотворное и выключить свет.
— Проспали до утра?
— Конечно. — Вид у Рубина был виноватый: — Мне очень жаль. Но тут теряешь всякий контроль, серьёзно. Иначе бы я показался.
— А разве вы не показались?
Её вопрос прозвучал как-то странно. Рубин растерянно улыбнулся:
— Нет.
— Точно нет?
— Мне же лучше знать.
В голове Йохансона что-то щёлкнуло. Как сломанный диапроектор. Направляющие полозья пытаются захватить картинку и соскальзывают.
Почему Оливейра спросила его об этом?
Они остановились перед дверью лаборатории, и Рубин набрал цифровой код. Когда он вошёл, Оливейра тихо сказала Йохансону:
— Эй, в чём дело? Вы же были твёрдо уверены, что вчера ночью видели его.
Йохансон уставился на неё:
— В чём я был уверен?
— Когда мы с вами сидели на ящике, — шепнула Оливейра. — Вы сказали, что видели его.
Щёлк. Полозья снова попытались захватить картинку. Щёлк.
Его голова была набита ватой. Они пили вино, это он помнил. И потом он… что видел? Щёлк. Оливейра подняла брови.
— Ну… — сказала она, входя. — Кажется, вспомнили?!
Нейронный компьютер
Они сидели в JIC перед компьютером Уивер.
— Смотри, — объясняла она. — Это дело с кодировкой даёт нам новую исходную точку.
Эневек кивнул:
— Клетки не все одинаковы. Они не как нейроны.
— И дело не только в способе, как они связаны друг с другом. Может, в кодировке ДНК и лежит ключ к слиянию клеток.
— Нет. Слияние вызвано чем-то другим. Чем-то дальнодействующим.
— Вчера мы договорились до запаха.
— О’кей, — сказал Эневек. — Попробуй. Программируй так, что они производят некое пахучее вещество, которое сигнализирует о слиянии.
Уивер задумалась. Потом позвонила по местному телефону в лабораторию:
— Сигур? Привет! Мы сидим над симуляцией. Не возникло ли у вас за это время идеи, как клетки сплавляются между собой? — Некоторое время она выслушивала ответ. — Вот именно. Мы попробуем. Держи меня в курсе.
— Что он сказал? — спросил Эневек.
— Они пробуют фазовый тест. Хотят заставить желе распасться, а потом снова слиться.
— Значит, они тоже думают, что клетки издают запах?
— Да. — Уивер наморщила лоб. — Вопрос в том, какая клетка начинает процесс? И почему? Кто-то же должен вызвать цепную реакцию.
— Генетическая программа. Лишь определённые клетки могут запускать процесс слияния.
— Часть мозга, которая может больше, чем все остальные… — размышляла Уивер. — Хм, это подкупает. И всё же этого как-то недостаточно.
— Погоди! Может, мы на неверном пути. Мы исходим из того, что эти клетки вместе образуют большой мозг.
— Я убеждена, что так и есть.
— Я тоже. Но я только что подумал, что… — Эневек лихорадочно соображал. — Тебе не кажется странным, что они отличаются друг от друга? Мне пришла в голову возможная причина для такого кодирования. Кто-то программирует их ДНК, чтобы они могли выполнять специфические задания. Но если это так — тогда каждая из этих клеток сама себе мозг. — Он продолжал размышлять, но не имел ни малейшего представления, как это может происходить. — Это означало бы, что ДНК каждой клетки и есть её мозг.
— ДНК, которая может думать?
— Вроде того.
— Тогда она должна быть обучаемой. — Она взглянула на него, полная сомнений. — Я готова поверить многому, но этому?
Она была права. Это ересь. Потребовалась бы совершенно новая биохимия. Чего не могло быть.
Но если бы всё-таки это функционировало… Фантастика!
— Ещё раз, как обучается нейронный компьютер? — спросил он.
— Посредством всё более сложных одновременных вычислений. С опытом растёт число альтернатив действия.
— И как он всё это запоминает?
— Да сохраняет и всё.
— Для этого каждая единица должна иметь в своём распоряжении площадку памяти. В сплетении площадок памяти возникает искусственный разум.
— Куда ты клонишь?
Эневек стал объяснять. Она слушала, время от времени отрицательно мотала головой и просила объяснить ещё раз.
— Ты заново переписываешь биологию, насколько я понимаю.
— Правильно. Тем не менее, могла бы ты запрограммировать процесс, который протекал бы подобным образом? Хотя бы кусочек процесса.
— Кусочек — всё равно много. Ну ты даёшь, Леон! Что за сумасшедшая теория! Но хорошо. О’кей. Я попробую.
Она потянулась. Засветились золотые волоски на её загорелых руках. Под тканью майки обозначились мышцы. Эневек подумал, как ему нравится эта широкоплечая, компактная девушка.
В ту же минуту она взглянула на него.
— Но тебе это будет кой-чего стоить, — угрожающе сказала она.
— Ну, говори, чего.
— Спины и плеч. Расслабляющий массаж. — Она ухмыльнулась. — Причём плата — вперёд. Пока я программирую.
Эневек был потрясён. Имела его теория какой-то смысл или нет — было уже не так важно. Главное, она себя окупала.
Рубин
К обеду все собрались в офицерской кают-компании. Состояние Йохансона между тем улучшилось. Они с Оливейра очень хорошо понимали друг друга и не особенно огорчились, когда Рубин отказался идти на обед, заявив, что не чувствует голода после мигрени.