Стоун глянул на маленькую компьютерную консоль. Его рука скользнула по элементам управления. Фотограф снаружи непрерывно щёлкал затвором, а оператор снимал на видео.
— Отлично, — сказал Эдди. — Тогда удачи. Батискаф тряхнуло. Они зависли над палубой, медленно скользнули за её пределы. Под ними шевелилась поверхность воды. Волнение было изрядное. Как только стрела отцепила их, они были полностью предоставлены самим себе.
В желудке у Стоуна стало неспокойно.
Море сомкнулось над прозрачным шаром. Deep Rover начал падать камнем, ровно по тридцать метров в минуту. Стоун смотрел наружу, широко раскрыв глаза. Кроме двух габаритных огней на полозьях, все фары были выключены. Ток экономили, он мог пригодиться внизу.
Через сто метров густая синева моря перешла в бархатный мрак.
Что-то сверкнуло, как огонь фейерверка, потом ещё раз, потом всюду вокруг них.
— Светящиеся медузы, — сказал Эдди. — Красиво, правда?
Стоун был зачарован. Ему уже приходилось погружаться в батискафе, но не в Deep Rover. Действительно, казалось, что между ними и морем ничего не было. Даже красные контрольные лампочки управления казались частью флюоресцирующих стаек, проплывавших мимо. Мысль, что в этом чужом мире где-то должна стоять его фабрика, вдруг показалась Стоуну абсурдной.
Должно быть, я слишком долго просидел за письменным столом, подумал он, если даже сам не мог представить, какова действительность.
Он вытянул ноги, насколько позволяло тесное пространство. Говорили они мало. По мере погружения внутри шара становилось холоднее, но ненамного — батискаф располагал системой регулирования внутренней температуры. Стоун предусмотрительно надел тёплые носки — ботинки в батискафе не разрешались, чтобы невзначай не наступить на приборы, — и тёплый шерстяной свитер и чувствовал себя хорошо. Эдди казался спокойным и сосредоточенным. Из динамика время от времени доносились контрольные восклицания техников на борту «Торвальдсона». Слова были разборчивы, но искажены, поскольку звуковые волны под водой смешивались с тысячью других звуков.
Они падали и падали.
Через двадцать пять минут Эдди включил эхолот. Сферу пронизал тихий свист и кликанье, перекрытые мягким жужжанием электроники.
Они приближались ко дну.
— Приготовьте попкорн и пепси, — сказал Эдди. — Начинается кино.
Он включил наружные прожекторы.
Гульфакс-С, норвежский шельф
Ларс Йоренсен стоял на верхней платформе стальной лестничной шахты, опершись о перила. Кончики его белых усов дрожали на ветру. В ясные дни казалось, что до вышки рукой подать, но сегодня она заметно отодвинулась. Туман перед штормом сгущался, и вышка растворялась в нём.
Со дня последнего приезда Лунд на сердце у Йоренсена было всё тяжелее. Он гадал, что же «Статойл» хочет строить на континентальном склоне. Наверняка автоматическую фабрику. Лунд, наверно, полагала, что отделалась от него своими ответами, но Йоренсен был не так глуп. Он даже имел представление об этих фабриках: они дают хорошую экономию на людях. Конечно, это оправданно. Машину не заботит, хорошая ли кухня; машина не спит, работает в нечеловеческих условиях и не требует зарплаты. Она не ропщет, а когда постареет, её можно выбросить на свалку, не заботясь о её пенсии. С другой стороны, как робот заменит глаза и уши человека, как он будет принимать интуитивные решения? Без людей не будет сбоев из-за человеческого фактора, но если случится машинный сбой, а рядом не окажется человека, то катастрофа неизбежна.
Свет медленно мерк. Небо стало ещё серее, начал накрапывать дождь.
Что за паскудный день, думал Йоренсен.
Мало того, что над морем с некоторых пор жутко воняло, так ещё и погода гнилая.
В принципе, мы работаем на руинах, думал Йоренсен. Месторождение иссякает, рабочие-нефтяники будут уволены, платформы заброшены, а будущее мы увидим по телевизору. В видеозаписи из мира, куда нам не проникнуть.
Йоренсен вздохнул.
Что толку от этих размышлений? Просто он старый человек, которого страшит мысль об уходе на пенсию. Автомобиль означал когда-то конец извозчика. Сразу появилось на рынке много дешёвой конины, и правильно: кому уже нужны были лошади?
А потом был этот волшебный миг, в самом начале. Когда, наткнувшись на нефть, чёрные лоснящиеся мужчины счастливо обнимались, а из песчаной почвы бил фонтан, возвещая несметные богатства. Сцена с Джеймсом Дином в «Гигантах». Йоренсен любил этот фильм. Видеть смеющегося, дико скачущего, забрызганного нефтью Джеймса Дина было всё равно, что сидеть на коленях у дедушки и слушать рассказы о тех временах, когда папа ещё был маленьким.
Дедушка. Вот именно! Он сам теперь дедушка.
Ещё несколько месяцев, думал Йоренсен, и всё. Мне-то ещё хорошо, а молодым каково?! Меня-то они не сократят, я сам уйду, а пенсии пока никто не отменял.
Мелкая дождевая пыль затянула перила влажным глянцем. Йоренсен раздумывал, не уйти ли ему внутрь. У него был свободный час, что случалось редко, и он мог посмотреть телевизор, или почитать, или сыграть с кем-нибудь партию в шахматы. Но сегодня ему почему-то было не по себе от мысли, что он живёт в железном гробу. Уйти внутрь — всё равно что похоронить себя.
Далеко позади вышки, на конце выноса, бледно горело газовое пламя. Маяк заблудших. А что, неплохо сказано! Звучит как название фильма! Даже неожиданно для старого пня, который годами только и делает, что смотрит за движением вертолётов и кораблей.
Может, на пенсии он напишет книгу воспоминаний? О том времени, которое лет через двадцать уже никто не вспомнит. О времени больших платформ.